В кино происходит гендерная революция
№7(25), июль 2007
президент гильдии киноведов и кинокритиков России Виктор Матизен
Женщины-режиссеры — обычное явление современного кинематографа. Какие фильмы снимают они?
Долгое время кинорежиссура была мужской профессией. Женщин— режиссеров, появившихся в первые полвека существования кино, можно пересчитать по пальцам. В последующие двадцать пять лет счет пошел на десятки.Поскольку кино изобрели во Франции, первыми женщинами— кинорежиссерами были француженки — Алиса Ги-Блаше, работавшая во времена Мельеса, и Жермена Дюлак, оставившая заметный след в истории кино своими авангардистскими лентами, и по сей день не утратившими остроты. В России женщины стали занимать позиции в режиссуре лишь в относительно либеральные 60-е годы ХХ века. И сейчас совершенно ясно, что это был великолепный десант — Кира Муратова, Лариса Шепитько, Динара Асанова, Татьяна Лиознова, Инесса Туманян, Аида Манасарова и другие. В это же время на Западе начали делать фильмы Аньес Варда, Вера Хитилова, Лилиана Кавани, но массовый приток женщин в кинорежиссуру начался в 90-е годы, и к настоящему времени не осталось ни одной крупной кинематографии, где среди кинорежиссеров не было бы представительниц женского пола. А имена Джейн Кемпион, Катрин Брейя, Кэтрин Бигелоу, Софии Копполы, Самиры Макмальбаф известны далеко за пределами их стран.
Кира Муратова.
«Это вовсе не дамское рукоделие, не сладкие романы, а феминистическое, жесткое, циничное, иногда озлобленное, называющее вещи своими именами сухое действо», — сказала Кира Муратова, посетив один из «женских» кинофестивалей. Однако в российском кино эти эпитеты в какой-то мере можно отнести лишь к ней самой и к «параллельщице» Светлане Басковой, чьи картины «Зеленый слоник» и «Голова» по своей радикальности —самые экстремальные опыты наших мужчин и способны шокировать даже видавших виды зрителей. В российском кино «вторая женская волна» зародилась в начале ХХI века, причем многие женщины-режиссеры пришли в игровое кино из документального, как Марина Разбежкина, Вера Сторожева, Светлана Стасенко, Татьяна Воронецкая и Галина Евтушенко.
Важный «женский сдвиг» произошел в этом году, когда в конкурсе крупнейшего национального фестиваля «Кинотавр» почти половина, а в конкурсе ММКФ — две из трех российских картин оказались поставлены женщинами. Причем одна — «Путешествие с дикими животными» Веры Сторожевой — получила главный приз, а другая, «Ничего личного»Ларисы Садиловой, — престижный приз ФИПРЕССИ.
Чтобы говорить об этом явлении, имеет смысл разделить два понятия: «кино, снятое женщинами» и «женское кино», понимая под последним то кино, в котором есть тот взгляд на мир, который можно идентифицировать как «женский». Ведь, скажем, приложить это определение к многим фильмам, которые сняты советскими «шестидесятницами», просто язык не повернется. ти женщины работали в кино наравне с мужчинами, а созданный ими экранный мир, хотя имел и женские черты, в целом мало отличался от мужского. Придет ли кому-то в голову назвать «Восхождение» Шепитько, «Пацаны» Асановой или «Семнадцать мгновений весны» Лиозновой «женским кино»? А вот к замечательным «Долгим проводам» Киры Муратовой это понятие, на современный взгляд, все же подходит.
Вера Сторожева.
Переходя к 2007 году, оговорюсь, что разбираемые в этой статье фильмы весьма уязвимы с эстетической точки зрения, но речь пойдет не об их художественных недостатках и достоинствах, а только об их «посланиях человечеству», частью сознательных, частью непроизвольных. Для начала разговора выделим картину Светланы Проскуриной «Лучшее время года», в которой показан любовный треугольник, образованный мужчиной и двумя соперничающими из-за него женщинами. Бросается в глаза, что мужская вершина этого треугольника представляет собой пустое место — настолько лишен характера этот сыгранный Михаилом Евлановым персонаж, не обладающий сколько-нибудь выразительными чертами, позволяющими понять, почему именно он стал яблоком раздора и камнем преткновения. Как, впрочем, и сыгранный тем же Евлановым персонаж «Яра» Марины Разбежкиной, с той разницей, что в одном фильме до смерти доводят его, а в другом — доводит он. Конечно, все можно объяснить тем, что «любовь зла», но зрителям хотелось бы слиться с героем, а зрительницам — с героинями, которые любят героя, но механизм отождествления разрушен. Остается механизм проекции, но он доступен только тем мужчинам, которые пожелают по контуру вырезать из фильма героя и влезть в этот вырез, как предлагают отдыхающим черноморские курортные фотографы. Тогда парадоксальным образом все становится на свои места — если зритель замещает героя, ему не требуется объяснений, за что его любят две очаровательные юные женщины.
Татьяна Воронецкая.
Пустота мужчины в «Лучшем времени года» проявляется даже в том, что два его возраста играет один Виктор Сухоруков, тогда как три возраста каждой из женщин (юность, зрелость и старость, совсем как на нескольких средневековых триптихах) играются тремя разными актрисами — женское существо как бы проживает три жизни, пока мужчина живет всего одну. Комментарий Сухорукова: «А мужчины не стареют, вот почему я один и Евланов один. Это женщины в любви стареют. Одни от любви, другие от ожидания любви, третьи от потери любви». Иными словами, не имеющий собственного содержания герой фильма «на самом деле» является продуктом воображения двух героинь. Это подчеркивается тем, что после его внезапной смерти отношения двух женщин продолжаются — более того, они уже не могут друг без друга, точнее, без дружбы-вражды, составляющей их дальнейшую жизнь. Чуть перефразируя не в меру умного Федьку Каторжного из «Бесов», «они себе человека придумают да с ним и живут».
Несколько иной поворот той же темы мы видим в «Путешествии с дикими животными» Веры Сторожевой (Гран-при ММКФ-2007). Пока мужчина (Дмитрий Дюжев) остается в пределах представлений героини(Ксения Кутепова) о том , кем он должен быть в ее жизни, она его терпит. Но когда он, обнаруживая автономность, выходит за отведенные ему воображаемые границы, она просто выставляет его — сначала из дома, а потом из своей жизни. После чего делает то же самое, что некогда сделал ее покойный муж с ней самой— берет себе мальчика из детдома. Постановщица смотрит на это умиленным взором, но ведь напрашивается скептическое «мужское» предположение, что она делает это лишь затем, чтобы заковать его в цепь своих представлений о мужчинах. Интересно также, что с некоторой точки зрения тема картины Сторожевой просто напрашивается на обобщенно-концептуальное изложение: «женщина, прожившая много лет в роли домашней рабы и наложницы, делает первые шаги в самостоятельной жизни». Чем не манифест «феминистского» кино, который, как и положено большинству манифестов, умалчивает о том, что эта новая Ева будет перекраивать «адамов мир» в соответствии со своей волей и представлениями?
Любопытна с гендерной точки зрения и «Натурщица» Татьяны Воронецкой, где едва ли не впервые в нашем кино показан коренной антагонизм двух начал, мужского и женского. Здесь не просто мужчина сталкивается с женщиной, а сталкиваются два представления: представление мужчины (судя по всему, состоятельного рантье) о роли женщины и представление женщины (довольно эмансипированной дамы полусвета, которая позировала самому Мунку) о роли мужчины. И конфликт этот предстает совершенно безысходным. В частности, Его рационализм оказывается защитной оболочкой, под которой таится страх перед Ее природной иррациональностью. И когда эта защита дает трещину, в его душе происходит катастрофа, в которой гибнет и она. Та же безысходность, кстати, свойственна и совершенно иным отношениям между героями фильма Ларисы Садиловой «Ничего личного», где мужчине приходится выбирать, кого он убьет своим уходом — жену или привязавшуюся к нему «брошенку». А от брошенки Садиловой легко перекинуть мостик к брошенке Ренаты Литвиновой из «Жестокости» Марины Любаковой, чья жизнь (героини, а не режиссера) также безысходно-страдательна. Хотя Любакова с подачи Дениса Родимина сняла довольно-таки «антиженское» кино, юная героиня которого готова идти по трупам.
Определенное высказывание по гендерным вопросам можно найти и у 23-летней Валерии Гай Германики, чей «День рождения инфанты» демонстрирует садомазохистские услады некоего сообщества, попросту говоря, «порево» (от двусмысленного «пороть»). Обращают на себя внимание несколько аспектов этой картины. Во-первых, действующие лица (женщины и женственные мужчины) аттестованы здесь так же, как и персонажи порнофильмов, то есть не как субъекты, а как объекты, точнее, как тела, подвергаемые унизительным и болезненным манипуляциям, которые, однако, доставляют им наслаждение, так как воспроизводят врожденный или благоприобретенный стереотип господина (госпожи) и раба (рабыни). И если отнестись к этому незрелому опусу с максимальной лояльностью, свидетельствует он о том же, о чем и несравненно более мастерская картина Киры Муратовой «Два в одном» — об утрате способности к естественному выражению чувств, которые находят себе выход в извращенных формах.
Выходит, что при всех различиях между отдельными картинами женщин-режиссеров, все они весьма чувствительны к гендерным вопросам. Именно это и отличает их от картин, снятых мужчинами, будь то «Тиски», «Груз-200» или «Отрыв». Едва ли не единственное исключение — «Изгнание» Андрея Звягинцева, в котором женщина ставит радикальный и самоубийственный эксперимент над мужем, а двое мужчин по сути убивают женщину. Конечно, это безразличие «мужского» кино к гендерной проблематике понятно, говорят о ней, у кого болит. А те, у кого не болит, делают вид, что это не их проблемы.