Тайны гоголевской шинели
№11(54), ноябрь 2009
Николай Ямской
Он не хотел, чтобы на его могиле устанавливали большие надгробья, а Булгаков хотел быть укрытым его чугунной шинелью.
Нынешнее гоголевское перезахоронение на Новодевичьем кладбище.
От прежней могилы в Свято-Даниловом монастыре «благодарное Советское правительство» оставило орнаментальную оградку с барельефом писателя (автор Н. Андреев). А в центре, выбросив валун — «Голгофу» с крестом, установило еще один вариант «Веселого Гоголя» в исполнении все того же Н. Томского. Получилось и самом деле довольно «живенько»…
Вообще-то странно, что вот уже второе столетие слухи о похороненном заживо Гоголе гуляют не только по страницам легкомысленных газет и журналов, но и весьма серьезных книг. А между тем, этот вопрос был фактически снят еще тогда, когда остывающее тело писателя только готовили к выносу из его последнего земного пристанища в особняке графа Толстого на Никитском бульваре, 7, то есть тогда, когда скульптор Н. Рамазанов со второй попытки все же решился залить алебастр кипятком и стал покрывать им лицо писателя, чтобы сделать посмертную маску. Детали процедуры каждый может почерпнуть из оставленных потомкам записок скульптора. Однако достаточно и того, что алебастр, которым в подобных случаях покрывают лицо умершего, полностью перекрывает доступ кислорода. Сегодня каждый первоклашка знает, что любой, даже впавший в глубокое коматозное состояние человеческий организм в таких условиях более шести минут не функционирует. А Рамазанов возился куда больше. Вот вам и ответ на все разговоры о том, был ли Гоголь жив или нет, когда его опустили в могилу.
С надеждой на уцелевших.
Иной вопрос, что заставило следователя НКВД Анохина в очередной раз реанимировать эту тему на докладе своему начальству осенью 1938 года? Возможно, дабы в отсутствии реальных результатов создать у начальства впечатление, что в процессе расследования еще можно до чего-нибудь докопаться. Но скорее всего, в надежде действительно выловить нечто экстраординарное из того, что вскрылось во время строго засекреченной эксгумации 31 мая 1931 года. Напомним, именно из-за этого работа тогда, в самый разгар, была вдруг приостановлена и комиссия по наблюдению за перезахоронением несколько часов ждала решения высокой инстанции.
Однако и здесь Анохин столкнулся с малоприятным сюрпризом: никаких обстоятельных документов, кроме уже упомянутого крайне скупого на факты акта комиссии, он так и не обнаружил. Причем, не только в общегражданских архивах, но даже в анналах собственного «всезнающего» ведомства. Выудить нужные сведения у коллег, которые в тот день присутствовали на эксгумации, тоже не было возможности. Еще в 1936 году они были арестованы. И пройдя по процессу «Антисоветского правотроцкистского блока», к данному моменту уже несколько месяцев как закончили свое «движение по службе» у расстрельной стенки в «спецтюрьме» НКВД по адресу Б. Лубянка, 11 . Оставалось уповать на допросы тех членов комиссии, которые пока еще избежали репрессий.
Очевидцы «уходят в отказ».
Ситуация в процессе этой работы складывалась таким образом, что при сравнении показаний одного члена комиссии с другими Анохина, не будь он твердокаменным, не верящим ни в какую мистику большевиком, бросало бы то в жар, то в холод. Присутствовавший при раскопках инженер Соловьев, рассказывавший доселе о якобы обнаруженных в могиле Гоголя и выведенных на поверхность «медных трубках», с помощью которых заживо похороненный мог не только дышать, но и подать сигнал для спасения, от всего этого отказался.
Отмежевался от своих прежних утверждений и писатель Лидин. Тогда он говорил про «скелет с повернутым набок черепом». Теперь, как, впрочем, и позже в своих мемуарах, вдруг вспомнил про «сюртук табачного цвета поверх останков»; «башмаки с загнутыми вверх носками». А самое существенное — внезапно признал, что «скелет начинался с шейных позвонков, череп отсутствовал».
Дыма без огня не бывает.
Вот эта последняя деталь озадачивала больше всего. Ведь получалось, что настойчивые многолетние слухи об исчезновении гоголевской головы были не лишены основания. То, что на этот раз свидетели говорили правду, у Анохина не вызывало сомнения. Ведь перед ним, следователем НКВД, в своих нынешних показаниях они уже не были связаны «подпиской о неразглашении», данной в 1931 году. «Зачем же ранее плели непонятно что?» — спросит далекий, слава Богу, от тех причудливых реалий современный читатель. Да потому и плели, что давали подписку не разглашать правды. А распространять неправду или, хуже того, полуправду, им формально ничто не мешало.
И уж совсем ничто не препятствовало Анохину побеседовать с зам. председателя комиссии по перезахоронению, чл.-корреспондентом Академии художеств СССР, профессором А. Федоровым-Давыдовым. Вот уж кто был способен пролить свет на всю эту загробную историю. А главное, дать исчерпывающий ответ на вопрос: «Что же на самом деле обнаружилось в результате вскрытия могилы?».
Шок, о котором не мечтал и Хичхок.
В наши дни уверенность в этом подтверждена писательницей, одной из создательниц современного москвоведения, Ниной Молевой, которая в молодости была аспиранткой Александра Александровича. По ее свидетельству профессор даже показывал ей собственноручно написанный им и тайно сохраненный черновик отчета. То, что из него следовало, было совсем не дутой, а настоящей сенсацией. Оказывается, когда землекопы, как и их предшественники еще при первой эксгумации в 1909 году, вскрыв тем же порядком могилу, все же добрались до главного, профессор был потрясен. Его взору предстали остатки гробовых досок, часть погребальной, расшитой позеленевшим от подземной влаги золотом, туфли, полуистлевший сюртук и разрозненные фрагменты мужского скелета, к наиболее существенным частям которого можно было отнести тазобедренную кость. Ни черепа, ни позвоночника обнаружить не удалось.
Первый же вывод из увиденного напрашивался сам собой. Для этого достаточно было профессору вспомнить, а следователю Анохину, семь лет спустя, снова обратиться к отчету о первой эксгумации в 1909 году. Когда и дубовый гроб извлекли на поверхность целехоньким, и останки, вроде бы, присутствовали в комплекте. Получалось, что если не во время «реставрации» 1909 года, то где-то в период между ней и эксгумацей 1931 года могила Гоголя была разграблена. Тогда же исчезла его голова...
«Везите, что есть, и помалкивайте!»
Теперь, в свете всего ранее сказанного, понятна причина многочасовой задержки в переносе праха Гоголя из Спасо-Данилова монастыря на Новодевичье кладбище. О шокирующем открытии было немедленно доложено наверх. Заодно руководители комиссии (скорее всего, тот же Федоров-Давыдов) проинформировали начальство о своих сомнениях относительно принадлежности останков. По свидетельству все той же Н. Молевой, озвучившей это в недавнем телефильме о тайнах гоголевского захоронения, профессор потом предполагал, что еще когда при сооружении надгробья подводили под тяжеленный аксаковский валун фундаментальную плиту, общую площадь захоронения невольно расширили. В результате памятник относительно гроба сместился. И таким образом возникла возможность, что эксгумировали потом не останки Гоголя, а кого-то другого, по соседству. Однако оставим исследование этой гипотезы другим «Шерлокам Холмсам». В конце концов, каждый имеет право на собственные предположения. И, скажем, те же любители мистики имеют весомые основания полагать, что это сам Василий Николаевич, решив таким способом исполнить свое завещание, «бежал» от величественных надгробий и прочих пиар-пустяков, подлинного «христианина недостойных». Нам же важнее здесь подчеркнуть, что советскому начальству излишняя «головная боль» с подлинным Гоголем вообще, а уж тем более с идентификацией его остатков, была совершенно не нужна. Потому что представители комиссии на свое предложение расширить границы раскопа получили не просто отказ. Им строго приказали: «Вот что нашли, то собирайте в гроб и перевозите на Новодевичье».
Нету тела — нету дела.
По исполнении, членов комиссии предупредили: об увиденном в тот день не распространяться. Протоколы эксгумации изъяли, засекретили и запрятали так глубоко, что через семь лет даже следователь НКВД Анохин их не смог отыскать. Бедный Анохин! До факта разграбления гоголевского захоронения в Свято-Даниловом монастыре он, конечно, докопался. Но, при этом, вряд ли подозревал, что ненароком прикоснулся к самой строго охраняемой части государственных тайн — устным или письменным распоряжениям высокого начальства, особая секретность которых исключительно удобно скрывала собой темноту, властолюбие, корысть, цинизм и просто человеческую глупость. В СССР, особенно времен Сталина, носители подобного рода информации имели большие шансы не задержаться на этом свете.
Приказано жить веселей.
Между тем, страна вступала в год 130-летнего юбилея Гоголя, который надлежало провести не хуже, чем пушкинский юбилей 1937 года, то есть с гордостью за Страну Советов. То, что такие «литературные богатыри» украсили наше Отечество, когда Советского Союза еще ни на одной карте мира не было, властей не смущало. Главное, что это давало повод лишний раз прокричать здравицу в адрес товарища Сталина. И высказать сожаление, что вот, де, не выпало счастья этим великим классикам пожить в славную сталинскую эпоху. Тем более, что великий вождь только-только объявил, что «жить стало лучше, жить стало веселей!» Возникшие в связи с этим какие-то «непонятки» с бренными останками Гоголя были совершенно ни к чему. А тут еще и дореволюционный памятник юбиляру с таким выражением на бронзовом лице, что хочешь не хочешь, а вспомнишь написанное им в Италии: «Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросано и неприютно в тебе…». Это какое же «неприютно» из-за «чудного бугра»? Да еще после сказанного товарищем Сталиным? Словом, довольно внезапно для Анохина следствие приказали прекратить. Перезахоронение, в прежнем оформлении, но без креста, на Новодевичьем считать окончательно произведенным.
Осталось лишь разобраться с памятником работы скульптора Андреева на Гоголевском бульваре.
«Винтик», повлекший крушение.
По части чиновных лиц, готовых предугадать и выполнить любое задание любого начальства, в сталинском идеологическом аппарате было не хуже, чем в НКВД. А по оперативности некоторые из кабинетных идеологов могли даже дать чекистам сто очков вперед. В образованном в начале января 1936 года Комитете по делам искусств при Совнаркоме СССР к таковым, безусловно, можно было отнести его главу В. Керженцева. Свое служебное кредо этот очередной главный сталинский надсмотрщик за искусством выразил в словах: «Всякий плохо завинченный винтик может повлечь крушение». Сам себя он, вероятно, считал винтиком, завинченным «по самое не балуйся!». Что доказал сразу же по назначении. Ибо присутствуя на опере Д. Шестаковича «Екатерина Измайлова» в ложе вождя, прямо на лету преобразовал его недовольные реплики в директивные замечания. В виде исторической статьи «Сумбур вместо музыки» директивы были опубликованы в «Правде» 28 января 1936 года. После чего советские композиторы моментально обнаружили, что их принялись «строить» точно так же, как за два года до этого писателей.
«Сделайте ему улыбочку!»
Уже в мае того же года, пока чекисты еще только раскачивались с открытием «дела писателя Гоголя», товарищ Керженцев уже нацелился на его бронзовое изображение. Сказать, что в его рвении не было ничего личного, нельзя. Ибо все, даже сказанное мимолетом товарищем Сталиным, временно главный его «искусствовед» воспринимал всем сердцем. А тут еще журнал «Огонек» подлил масла в огонь: взял да и опубликовал фотографию нахохлившегося на пьедестале Гоголя с его же цитатой в подписи: «Скучно жить на этом свете, господа…». Словом, медлить далее не было сил. Поэтому ретивый товарищ Керженцев отправил лично вождю и тогдашнему председателю правительства Молотову следующую записку: «Ввиду того, что памятник Н.В. Гоголю работы скульптора Н.А. Андреева, установленный в 1909 году на Гоголевском бульваре, не передает образ великого писателя-сатирика, а трактует Гоголя как пессимиста и мистика, причем само исполнение памятника несвободно от ряда существенных недостатков и несет в себе элементы эклектики, я вношу…». Далее следовало предложение «установить в Москве новый памятник Гоголю, отражающий подлинный облик великого русского писателя-сатирика, с показом (в барельефах или скульптурных изображениях) главнейших героев произведений Гоголя…». Оба вождя — большой и малый — наложили резолюцию «За».
Гримасы социалистического фарс-мажора.
Последующие события и в частности, Великая Отечественная война, заставили отложить исполнение этого приговора. Но уже в самом начале пятидесятых годов прошлого века подоспел новый юбилей Гоголя. Причем именно такого рода, который в понимании главного кремлевского идеолога должен был, видимо, как-то особенно взбодрить широкие массы: 100-летие со дня смерти великого писателя. Правда, прежние исполнители, в лице следователя-чекиста Анохина и довоенного «главкома искусств» Керженцева, до этого светлого дня, как и планировалось, не дожили. Но у вождя по-настоящему незаменимым был только один человек — он сам.
Поэтому, опять же в соответствии с его прозорливым планом, юбилейные хлопоты на себя взяли начальники нового сталинского призыва. Да столь ретиво, что и теперь, полвека спустя хоть в театр не ходи. Достаточно посетить две гоголевские точки в столице: ныне стоящий ему памятник на одноименном бульваре и то мест на Новодевичьем кладбище, куда останки Николая Васильевича с такими строго засекреченными приключениям были перезахоронены в 1931 году.
В ногах у Гоголя назначено свиданье.
Вообще-то это место на излете бывшего Пречистенского бульвара, театром, что называется, давно было «намолено». В 1808 году, т. е. почти ровно за сто лет до того, как здесь установили первый памятник Гоголю, знаменитый зодчий Росси построил деревянный театр. Современники свидетельствовали, что здание получилось невиданной красоты. И напоминало петербургскую биржу — одну из архитектурных жемчужин северной столицы. Увы! «Московская жемчужина», в связи с открытием которой Арбатская площадь была в свое время выровнена и вымощена, во время пожара 1812 года сгорела дотла. Тем не менее, появление здесь в 1909 году памятника Гоголю, автора таких не сходящих с отечественной сцены драматургических шедевров, как «Ревизор» и «Женитьба», боль той утраты смягчила. Советская мельпомена сюда особенно не заглядывала.
Театр советского абсурда.
«Мина», заложенная еще в 1936 году первым «сталинским искусствоведом» Керженцевым, через полтора десятка лет сработала в предъюбилейные гоголевские дни. И тут действительно начался «спектакль». Причем где-то совсем в стиле юбиляра, в очень уж по-гоголевски смешной и одновременно грустный театр абсурда вылилась беспардонная попытка властей его «монументально изуковечить». В 1951 году знаменитый андреевский памятник, дабы больше не мешать казенному оптимизму, был спешно демонтирован и «отправлен в ссылку» в Донской монастырь. Там, в дальнем углу его присоединили к большевистским «трофеям» прежних лет — нескольким уцелевшим барельефам уничтоженного еще в 1931 году храма Христа Спасителя. От всей прежней композиции в торце Гоголевского бульвара использовали четыре фонаря на львиных лапах, барельефы и решетки. А внутрь, к столетнему юбилею писателя, 2 марта 1952 года воткнули новый памятник работы скульптора Н. Томского и архитектора Л. Голубовского. До этого народный художник СССР, академик Академии художеств СССР Томский уже насобачился на скульптурных портретах крупных военных. Да и личное его понимание прекрасного, несмотря на то, что он в дальнейшем сам прилюдно называл свой памятник Гоголю «неудачным», недалеко ушло от властных представлений на тот же предмет. Так что новенький Гоголь работы Томского хоть и был похож лицом на оригинал, но грустно-задумчивого выражения не имел и в мысли свои, погрузившись в кресло, не уходил. А молодцевато вытянувшись во весь рост (как-никак Минобороны и Генштаб на правом фланге), с чувством глубокого удовлетворения и законной гордости глядел в советскую даль. Ну, а чтобы, дескать, не забывал, кому обязан своим новым лучезарным обликом, получил к себе на постамент надпись золотом «От правительства Советского Союза». Словно «красные министры» деньги на этот новодел не из госказны брали, а по личному почину в день получки из своих «кровных» да «пайковых» на него сбрасывались.
Сдавленный смех сквозь «невидимые слезы».
Куда хлеще «сюрреализм» за год до того случился на Новодевичьем кладбище. По случаю надвигающегося юбилея оформление надгробья над перезахоронением многострадального писателя решили тоже «улучшить». Орнаментальную оградку с андреевским барельефом гоголевского профиля и горизонтальную надгробную плиту разрешили оставить. Но аксаковский валун «Голгофу» повелели убрать. На его место водрузили гранитную колонну с бюстом еще одного Гоголя-оптимиста работы, сами понимаете, все того же чуткого к установкам КПСС академика Томского. Поэтому, если сегодня надумаете посетить сие скорбное место, крепитесь. Ибо подобающую такому случаю скорбь придется сохранять усилием воли. Что стоит один только выполненный в виде бюста Гоголь, удовлетворенно взирающий на другого, уже барельефного Гоголя, волей начальства развернутого носом в сторону колумбарной стенки. А ведь есть еще под главным бюстом и повторение знаменитой надписи с нового памятника на Гоголевском — «…от Советского правительства». Да еще с датой «9 сентября 1951 года», которая, по замыслу инициаторов, с той поры должна навеки закрепить день, когда эта высокая инстанция столь щедро «одарила» писателя. Последнее, по свидетельству известного некрополиста (знатока московских кладбищ) С. Кипниса, водившего одно время по Новодевичьему высоких иностранных гостей, вызывало подлинно анекдотический настрой. Один из них даже обратился с нарочито невинным вопросом к сопровождавшему: а где же, дескать, в Москве «стоит памятник… Советскому правительству от Гоголя!?»
«Спи спокойно, дорогой классик! Не скучай!»
Напрасно, между прочим, этот далекий от нашей жизни господин иронизировал. Ведь ухитрились же на пушкинском юбилейном конкурсе художественных поделок в 1937 году объявить победителем некоего находчивого восьмиклассника, изваявшего из пластилина статуэтку под названием «Молодой товарищ Сталин читает Пушкина». Учинить нечто подобное с Гоголем помешали смерть вождя и последующий «реабилитанс». Бравую фигуру писателя на бульваре оставили «стоять на карауле». А памятник работы Н. Андреева, пролежавший восемь лет в запаснике Донского монастыря и чуть, если бы не уловка сотрудников расположенного там филиала Музея архитектуры, не отправленный на переплавку, «выпустили на волю». Причем, на общих для всех, ранее безвинно осужденных, но наконец-то реабилитированных основаниях, то есть без какой-либо компенсации за нанесенный урон и совершенно без всякого извинения со стороны власть предержащих. Андреевскому Гоголю, правда, помогли «с новой московской пропиской». На прежнее место его не пустили. Но с 1959 года поместили во дворе того самого особняка на Никитском бульваре, где писатель закончил свой жизненный путь, и где ныне находится его мемориальная квартира. Так, почти в соответствии со своей фактической близостью к оригиналу, одно бронзовое изображение с той поры задумчиво упряталось в зеленой глубине напротив окон бывшего кабинета писателя. А другое, с всегда приятным для начальства одобрением «глядит» на все обрушившиеся на Арбатскую площадь современные градостроительные преобразования, которые, по-моему, совершенно уничтожили этот старинный столичный уголок. В связи с чем, принятое у московских старожилов разделение на «веселого Гоголя на бульваре» и «грустного Гоголя во дворе», а этот памятник, заметим, включен во все иностранные путеводители по Москве, только приобрело дополнительный смысл.
«Висяк» с 1931 года.
С оформлением другого места «боевой номенклатурной славы» времен СССР — захоронения на Новодевичьем кладбище — все осталось по прежнему. Обострилась лишь главная неясность: кто же все-таки там лежит, перезахороненный с погоста Свято-Данилова монастыря? Кого так надежно придавили сверху гоголевским бюстом работы академика Томского, да еще с дарственной надписью от приказавшей долго жить Советской власти? Увы, ответа до сих пор нет. Да и спросить не у кого. Профессор Александр Александрович Федоров-Давыдов, еще при перезахоронении высказавший предположение, что во время установки первого надгробья в Свято-Даниловом монастыре оно оказалось смещенным и, следовательно, на Новодевичьем могли перевезти останки из соседней могилы, в 1969 году умер. Но из того, что профессор, по свидетельству его бывшей аспирантки Н. Молевой, рассказал ей лично, а также из сравнения документов двух эксгумаций 1909 и 1931 годов однозначно следует только одно: могила была разграблена, а на Новодевичьем заново преданы земле лишь фрагменты скелета и туфля…
Неужели по завещанному вышло?
Вообще-то и этого материала для проведения опознания с помощью современного ДНК-анализа вполне достаточно. Но к этому, ровно так же, как и с анализом посмертной маски Гоголя, современная наука не привлечена. А раз так, то пока нет смысла, как предлагают некоторые, вести новые изыскания на территории Свято-Данилова монастыря. Так что, как и раньше, всяк может предполагать все что угодно. Вплоть до мистического вмешательства духа самого писателя. Ведь, как ни крути, а получается, что один, по крайней мере, пункт последней воли Гоголя — предать его тело земле, не разбирая, где ему лежать, и не ставить памятника над могилой — в конце концов исполнен.
Из той же «оперы» понятное, в общем-то, пожелание некоторых уважаемых деятелей отечественной культуры вернуть Андреевский памятник на прежнее место, отправив нынешнего «генерала» на улицу его имени в другой российский город, где памятника классику вообще нет. Переставить, конечно, можно. «Улыбчивый» Гоголь и сегодня прекрасно уживется с администрацией любого, самого муниципально запущенного населенного пункта. Что касается прежнего, «грустного», то тут сомнения других, не менее уважаемых представителей творческой интеллигенции, лично мне как-то ближе. Потому что на нынешнем «празднике жизни» Нового Арбата он сразу же окажется явно чужим. «Свой» он лишь в тихом старинном дворике.
И кое-что «на посошок».
Это так же из той же гоголевской шинельки. Причем, буквально в двух шагах от его сомнительного мемориала на Новодевичьем. Там, где в 1940 году был похоронен другой, тоже большой, но более позднего времени русский писатель. Десять лет после этого его вдова Елена Сергеевна все искала и не могла найти подобающий вариант для надгробия. И вдруг — о, чудо! — близ заброшенного болотца на территории кладбищенской гранильной мастерской (здесь теперь захоронения последних лет) обнаружила искомое — большой, нужной фактуры камень. Когда по договоренности рабочие стали готовить его к установке, на одной из сторон вдруг открылась надпись «Ей, гряди, Господи Иисусе». Это был тот самый валун «Голгофа» с гоголевского надгробия, который во время последней сталинской реконструкции разделил участь сброшенного с него ранее, еще в 1931 году креста. При установке старая надпись оказалась обращенной к земле. А на камне появилась новая: «Писатель Михаил Афанасьевич Булгаков (1891-1940)». Зная, кем был Гоголь для Булгакова, нетрудно представить, какие чувства испытала Елена Сергеевна от представившейся ей возможности положить этот камень на могилу мужа. К тому же не могла она не знать и того, что за восемь лет до кончины в одном из своих писем к другу-биографу П. Попову Булгаков, вспоминая Гоголя, просил: «Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью». Получилось «по слову и сбылось»! Легла реальным каменным «покрывалом» на его могилу фигуральная «чугунная шинель» — она же гоголевская «Голгофа».
P.S. Ну, как в этой связи предугадать, какие еще сюрпризы припас Николай Васильевич на будущее? Какие новые тайны вдруг обнаружат вроде бы читанные-перечитанные, но все равно, так и неразгаданные до конца тексты из гоголевской «Шинели»? Какие новые горизонты в нашей быстротекущей жизни откроют, если тем же самым пером гения написано: «Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? Не дает ответа.»