Стихия счастья Алены Бабенко
№7(62), июль 2010
проект Александра Олешко
Счастье или несчастье имеет определенный цвет. У каждого он свой... Тем интереснее узнать, какими цветами радуги раскрашена жизнь талантливой красавицы.
Алена Бабенко
Странно. Вместе мы не снимались, не играли на сцене, не принимали участия в телепроектах, которые могли бы объединить нас. Познакомились года три назад в буфете на «Кинотавре», и возникло ощущение, что я знаю Алену Бабенко давно и очень хорошо! Вернее, не так— я ее хорошо чувствую. Я ее понимаю. Думаю, с таким ощущением живет каждый, кто хоть раз видел ее в кино, на экране, на сцене. Этот эффект родства – потерянное и забытое ощущение у артистов.
Раньше так и было. Теперь все иначе. Но есть приятные исключения. Несомненно, Бабенко — это исключение.
С чего начнем наш прекрасный разговор? С очень простого и одновременно сложного, неожиданного вопроса: «Ты счастлива?»
Я? Да. Думаю, что да.
Когда человек отвечает: «Думаю, что да», что значит слово «думаю»?
А потому что всегда хочется чего-нибудь еще. Всегда чего-то не хватает. Поэтому кажется, что «я счастлив, конечно, но не до конца».
Но твое представление о счастье менялось в процессе взросления маленькой девочки, потом девушки, потом женщины, которая уже имеет детей. И сбылись ли какие-то твои мечты осчастье, например, детские? Что было для тебя счастьем тогда и что счастье сейчас?
Я тебе сразу скажу, что в детстве яточно не мечтала о счастье. Мне кажется, я даже этого слова не знала. Потому что детство само по себе радостное. Даже ты не осознаешь, что у тебя радостное детство. Только спустя годы можешь обнаружить, что у тебя тогда было счастье, радостное, беззаботное. Так что понятие счастья возникает где-нибудь после школы, когда ты начинаешь переходить в какую-то самостоятельную жизнь.
Ну это все-таки общие слова. Хорошо, конкретизирую. Была ли ситуация в твоей жизни, когда тебя успокаивали друзья и подруги, а ты им говорила: «Вы не понимаете, я счастья хочу!»
Не-а.
А что такое счастье тогда? Объясню, почему я задаю этот вопрос именно тебе. Глядя на тебя в кино, я удивляюсь насколько ты удивительно точно, достоверно, нервно, открыто, без кожи, ранено играешь несчастье. Значит, человек, который так это может через себя протранслировать, должен понимать, что такое счастье и что такое несчастье. Поэтому я и спрашиваю у тебя, что такое счастье?
Счастье — это когда кончается несчастье. Я, знаешь, любые всякие личные какие-то обиды или истории переживаю до такой степени, что целиком погружаюсь в них, как в океан несчастья. И когда я оттуда выныриваю: словно до дна доходишь, а затем отталкиваешься от него ногами — и вот в этот момент понимаешь, что такое счастье. Очень люблю такие контрасты.
Алена Бабенко и Александр Олешко
Что ты больше запоминаешь, хорошее или плохое?
Мне кажется, все, что я запоминаю, хорошее. Оно интересное, очень интересное, такое прямо интересное-интересное. Что тебя очень трогает? То, что впечатляет. Не так давно у меня был разговор с человеком, который удивлялся, как один артист не запомнил его богатого друга, у которого он работал десять лет назад в течение десяти дней. На каком-то частном пароходе с ним ходили, играли в футбол. А через десять лет его не вспомнил. Я пыталась объяснить, что у артиста такое свойство памяти: ему очень трудно запоминать такой объем информации. У него столько таких историй подобных было, что он мог и не вспомнить. Но люди обижаются на это. Но вот я могу в какой-то незнакомой компании оказаться, скажем. Там много людей. Я буду с ними весь вечер общаться, что-то делать. Но запомню маленького ребенка чьего-нибудь, причем, так и не узнав, как его зовут. Но точно запомню, что он делал, как он говорил. И я на всю жизнь его запомню.
У тебя срабатывает какая-то внутренняя профессиональная «кнопка», сознательно или несознательно, какой-нибудь «диктофон», чтобы в какой-нибудь апогей радости или, наоборот, «нокдауна» ты думаешь: «Вот это мне надо запомнить, я где-нибудь это использую»?
Я как раз пытаюсь это в себе воспитать. Каждый раз говорю себе: «Так, это я запомнила».
А ты себя иногда заставляешь приходить на съемочную площадку или для тебя это всегда радостный момент?
Ну нет, почему. Бывает, что ты не совпал как-то и с режиссерами, и с партнерами и вообще тебе не очень понятно, что снимается. Иногда бывает очень грустно, но ты понимаешь, что должен работать.
А если сузить вопрос про счастье: акак актриса, ты счастлива?
Нет. Ну что ты? Нет, нет.
Ну как «ну что ты»? Бывает, говорят: «Я довольна тем, что я имею».
Я недовольна, нет.
Хорошо, а вот объясни, почему тебя заставили поменять фамилию, была Барановой…
Почему заставили? Я замуж вышла.
Добровольно?
Да.
А имя?
А с именем такая штука была. Япереехала в Москву, и здесь в то время очень модным было имя Алена. Ивсех Лен почему-то звали Аленами. Имени Лена как будто вовсе небыло. И даже некоторые Оли были Аленами.
А в паспорте-то что написано у тебя?
Елена, конечно же. И меня муж переименовал в Алену, говорит: «Будешь Аленой?» Я думаю: «Ну ладно, буду Аленой». Какое-то время он звал меня так, и в итоге прилипло. И все в Москве так Алена, Алена. А иногда, наоборот, встречаются люди, которые говорят: «Ну какая ты Алена? Ты Лена. А можно я тебя Леной буду звать?» Я отвечаю: «Да, конечно, можно». Меня звали Леной мои подруги, а так в основном все Аленой.
Быть актрисой в начале XXI века, хрупкой женщиной, матерью — это как, сложно? Это интересно, мучительно, прикольно, вынуждено — как это?
Ну, для меня это больше интересно. Если я сейчас начну говорить, как это мучительно, то я не понимаю, зачем вообще этим заниматься? Да, иногда там бывает трудно. Я сейчас столкнулась с одним проектом, с пластическим спектаклем, где не говорят ни одного слова, а нужно все выражать телом. И меня разрывают два внутренних человека. С одной стороны, думаю: «Ну зачем тебе это надо? Ну вот зачем? Есть же какие-то нормальные пьесы, хорошие, тебе предлагают — играй. Вот во что ты ввязалась? Тебе мало было двух «Ледниковых периодов»? Вот попереломалась вся». Но, сдругой стороны, интересно ужасно. Я каждый раз мучаюсь: эти два человека со мной спорят, но побеждает, как правило, интерес. Я ничего с этим поделать не могу.
Я понимаю, что тебя уже все, кому не лень, достали этим вопросом, но давай просто выдержим уже как бы жанр интервью. Собственно, я про «Ледниковый период». Я просто помню и знаю, как ты везде говорила, что долго думала и за три дня впрыгнула в проект. И на два года застряла в нем, и так отчаянно, честно, красиво… Украсила просто экран, лед… Вот тебе это как, что, зачем, почему?
Хорошо, что я это сделала. Вот хорошо. Сейчас я не жалею ни о чем. Потому что у меня все-таки есть принцип в жизни: если очень хочется, но нельзя, то можно. Просто надо это сделать, чтобы потом тебе не было обидно. Плевать на всех вокруг, вот плевать. Если тебе хочется, обязательно это попробуй. Я ненавижу это чувство жалости, когда ты чего-то не сделал. Меня это потом гнетет. Вот это для меня настоящее несчастье.
А вот то, чем ты зарабатываешь, чем живешь, то, что является твоей работой — это для тебя просто работа или необходимый способ самовыражения, или нечто большее — какая-нибудь трибуна или возможность от чего-то освободиться, или, наоборот, стать собой?
Все, что ты сказал, наверное, и есть для меня работа.
А ты для себя когда-нибудь, может быть, даже не специально, выбирала, какую-нибудь личность, которая тебя вдохновляла бы? Скажем, какую-то актрису…
У меня Пиаф всю жизнь была кумиром, с самого детства. Я больше никого не помню.
Тебя может кто-нибудь сбить с толку вот на работе?
Да, может. Многие вещи могут случиться. Ты просто даже с партнером можешь энергетически не совпасть, а у тебя какая-то откровенная сцена с ним. Очень сложно переламывать себя. Для меня это огромная внутренняя работа.
Слушай, сейчас все поют. Я тоже этим грешу. Ну, обычно люди, которые не умеют что-то делать, больше всего этого и хотят. Я всегда говорю, что у меня душа поет, и у меня нет намерений называть себя певцом. Но ты потрясающе поешь. Ты не думала поработать в этом направлении, скажем, диск записать какой-нибудь?
Нет. Что касается пения, я давно для себя решила, что оно только в случае, если это будет востребовано в спектакле или в кино. Как бы тебе объяснить… У меня мама — музыкант, она преподает в музыкальном училище. То есть мама и ее родная сестра — они как бы профессиональные вот певицы. У них хороший вокал, хорошо поют. Ивот это ощущение, когда ты выходишь на сцену и поешь, должно быть уверенным сточки зрения профессионального пения. И это мне покоя не дает. Поэтому, допустим, спеть в концерте или записывать диск... Нет, уменя нет таких проблем, желаний.
Человек, режиссер, актер, космонавт, политик или личность, которую ты уважаешь, и встреча с которой что-то в тебе изменила, поменяла, кубики внутри переставила?
Наверное, это все-таки связано смоей профессией. Это Павел Григорьевич Чухрай, с которого все началось. А вот сейчас театр — Галина Борисовна Волчек. Это какие-то такие чудеса: два чуда в моей профессиональной жизни.
Когда речь идет о Волчек, всегда хочется задать вопрос тому, кто укрылся под ее крылом: а какой-нибудь совет житейский, профессиональный, человеческий, женский, может быть, тебе дала Галина Борисовна? Она каждому из нас где-то когда-то случайно или специально бросала фразу, у каждого артиста есть такая фраза, с которой он живет и говорит: «Это мне Волчек сказала». Вот у тебя уже есть какой-нибудь ее совет, какая-нибудь мудрость, какое-нибудь слово?
Нет еще. Нет, пока не знаю. Помню какие-то фразы отдельные, но вот того, о чем ты говоришь, я не помню пока.
У тебя есть свой собственный образ, этакая картинка жизни? Вот у меня, например, это самолет, который летит, иногда набирает скорость или входит в зону турбулентности, иногда уходит в пике, и я должен его выровнять со всей силой. И когда мне нужно взлететь над тучкой или его посадить мягко, я чувствую, что за моей спиной люди, ответственность. Передохнуть, набрать бензина и опять взлететь. Вот у меня такой образ жизни. И мало того, внутри этого самолета тоже существует жизнь, как в маленьком государстве, где есть расходы, доходы, понимаешь, да? Вот у тебя какой-то образ жизни есть?
У меня ощущение какое-то двойственное. Меня с детства преследует странная мечта: облететь земной шар на прозрачном шаре, непонятно чем управляемом. Просто лететь на этом шаре и все. Так вот, иногда я себя вижу внутри этого шара в качестве наблюдателя за всем, что происходит где-то там… Словно я режиссер, который смотрит со стороны на кусочек жизни. Аиногда я себя вижу участником этой жизни, и этот шар где-то далеко ивообще мне непонятен: почему он там летит? То есть я представляю, что там кто-то летит, в этом шаре, наблюдает за мной, а я тут копошусь, что-то делаю. Вот как-то так.
Продолжи фразу, пожалуйста, «Я люблю…»
Я люблю сына, люблю маму с папой, люблю зиму, я люблю… что я еще люблю? Много всего люблю. Я люблю много всего, люблю очень много.
«Не люблю…»
Не люблю… Не люблю не любить. Ненавижу. Понимаешь, о чем я говорю?
Очень хорошо понимаю. А продолжи фразу «Моя жизнь — это…»
Моя жизнь — это путь. Вот у меня ассоциация с дорогой сейчас возникла. Сразу же, первое, что возникло.
Скажи, пожалуйста, твоя жизнь — она какого цвета? Ты ее как-нибудь видишь внутри? Ты, вообще, как с цветами?
Цветами балуюсь, да. Когда у меня роль, какой-то сценарий, и я играю насцене, то примерно вижу цвета там. Даже не могу сказать, что это с связано с настроением. Ну, бывает, допустим, какая-то очень драматическая сцена, амне видится оранжевый цвет. Я потом начинаю думать: «Почему оранжевый?»
Ну ты знаешь, что оранжевый — это цвет творчества?
Я вообще люблю два цвета: зеленый и оранжевый.
А Москва для тебя какого цвета?
Москва? Москва… Не знаю, какая-то сейчас яркая. Она разная бывает.
Скажи, а какого цвета счастье? Мы начинали разговор про счастье. Какого цвета счастье?
Когда небо голубое, когда солнце желтое… Вот как цвета в природе…
Ты знаешь, было бы странно, если бы я тебе сказал: «Я тебе желаю голубого счастья».
Нет, это все как в природе. Вот такого цвета счастье. Кстати, зима в этом году для меня была настоящим счастьем. Вот белый снег… Я умираю, глядя на него. Не знаю, что происходит со мной. Я люблю иногда стихию. Вот счастье — это стихия какая-то. Я помню, в Москве был ураган жуткий, когда деревья повалило.
Да, срывало все, я помню тоже его очень хорошо.
Я выскочила на улицу, стояла босиком… Так лил этот потоп и скрывал аллею. У меня было ощущение счастья внутри. Вот когда такая жизнь, понимаешь? Я ненавижу и никогда не говорю «все равно». Есть, во-первых, выражение не «все равно», а «все едино». Я всегда всем советую: «Никогда не говорите: мне все равно». Никогда! Даже когда вам предлагают на выбор чай — зеленый или черный? Всегда выбирайте. Вот с этих мелочей начинается твое счастье или несчастье. Вот несчастье — это когда «все равно». Видишь, мы с тобой разговаривали, и я поняла: счастье — это когда не все равно.
Ну что ж, отлично. Мы с чего начали — к тому и пришли, но пробрались к этому через…
Какой-то путь.
…через путь, через свою жизнь, через свою работу. Я тебе очень признателен за это. За то, что ты как бы взяла за ручку да и прогулялась со мной. И я тебе желаю продолжения счастья. Я тебе желаю присутствия тех цветов в твоей жизни, которые ты хочешь видеть. И ятебе желаю побольше быть на экране и на сцене, чтобы тебя видели люди, потому что люди должны видеть нечто талантливое. За сим всего доброго, до свидания.
До свидания. До свидания! Саша, спасибо тебе большое. У тебя какой-то талант проводника.