Один из самых известных советских и российских фотографов, больше всего известен своими работами об архитектуре в стиле модерна и символизма, также большой серии фотографий из Чечни. Долгое время снимал для журнала «Другое искусство», а сейчас проходит его персональная выставка в центре фотографии им. братьев Люмьер.
Как вы пришли в фотографию?
В фотографию я пришел еще в студенческие годы. Я начал увлекаться ей еще с пятидесятого года. С фотолюбительства все и началось.
Пишут, что ваша карьера фотографа получила свое развитие после прихода в фотоклуб «Новатор».
Ничего подобного. Новатор – это 1965-1966 годы. Я и до этого печатался в журналах.
Почему вы пришли именно в архитектурную съемку? Что повлияло?
Архитектура меня интересовала всегда, и потихоньку она начала появляться и в моих любительских снимках. В 1971 году я начал работать в штате. Я много снимал архитектуру, но это еще не было моей профессией. Позже я начал сотрудничать с «Декоративным Искусством», потом постепенно развивался дальше. У меня была связь с архитекторами, художниками, которые меня приобщили к декоративному и архитектурному искусству. Потом я короткое время сотрудничал с Вячеславом Полещуком, он меня взял в институт. Тогда и появились у меня первые заказы на архитектурную съемку. Пока я сам пытался, я вначале даже не понимал, что такое архитектура, не понимал, что это жанр со своими законами, со своими требованиями. Я вообще очень люблю архитектуру, люблю смотреть.
Как работает свет в архитектуре?
Архитектура дома – это то же самое лицо. Здесь все похоже. Все так же, как повсюду. Есть фактура, объем, как лепнина. В архитектуре свет играет такую же роль, как и в портрете, как в натюрморте. То, что позволяет оптимально передать объект или, наоборот, не показать. Потом он дает очень богатый материал, потому что есть масса всего в архитектуре. Детали – тот же натюрморт, поверхность – фактура, объем – тоже важная вещь.
У вас есть серия работ, сделанных в Чечне. Эта серия сильно отличается от большинства ваших других серий. Она живая.
А вы видели?
Да, видел. В них очень много жизни.
Можно узнать, как рождался этот проект?
У меня появился заказ от издательства «Искусство» по съемке памятников культуры в Чечено-Ингушетии. Был список, в общем, небольшой. В то время выпускалась серия книг, похожая на путеводитель. Серия еще довоенная, немецкая. Были такие черные книжки небольшого формата.
Я выехал в Чечню. Естественно, у меня были какие-то опасения, в прошлом я – геолог. Я был оператором и отчасти был авантюрным человеком. Я понимал, что буду не в городе жить. Я думал не о культурных различиях, а о том, что буду среди людей депортированных. У меня была карта, фотокопия, причем она была сделана не с точным масштабом, потрясающая, дореволюционная. Местные старики, когда ее видели, просили: «Дай! Дай! Дай!» Там были даже тропинки указаны. И вторая карта тоже до начала 20-х годов. В общем, меня завезли в одно место, естественно, письмо, обком, добросили меня в то место, где как раз начиналась вторая Чеченская война, рядом с границей с Дагестаном. Там были довольно угрюмые люди, разместили меня от сельсовета. Я поснимал, попробовал. Но не шло. Погода не та была, все не то. И я понял, что мне надо от сопровождающих оторваться. Я договорился с хозяевами дома, что останусь у них еще на одну ночь.
В общем, я взял и смылся ото всех. Это было действительно авантюрно. Когда я шел до одного места, которое надо было отметить, там тоже особо нечего было снимать. Но уже как-то вжился, начал понимать, разговаривать. Попадаю я в Пуанкале, там я с октябрятами прошелся, там мало чего было. Список дали такой, где все объекты были расположены у дороги. Две башни, еще чего-то. Я вернулся в Грозный, а оттуда меня в другое место забрасывают. Потрясающая фотография есть, сделанная в 95-м местным сообществом географического общества России. Они прошли тем же маршрутом, через Хайбаш вышли на озеро Казанчаш. В общем, я заболел этим местом. Дошел дотуда, там остановился, нашел контакт с местными, мне подсказали, где как пройти. Встретил пастухов, они накормили меня. И пошло развитие этой цепочки.
Я шел по осыпи, все под ногами сыпется, у меня кофр, рюкзак, штатив, все это не приспособлено. Вернулся в Москву, вроде бы выполнил все, кроме Ингушетии, и сразу же вернулся. Начал там же, в Пуанкале, через пасеки, по всей этой цепочке, вышел туда, куда мог. Шел, шел и шел. Потом вышел на границу с Ингушетией. А на другой стороне перевал – Ингушетия. Там и решил заночевать, чтобы утром с новыми силами пойти. В итоге ночью начал лить дождь, я кое-как пробрался под насыпь, кое-как улегся, а с утра проснулся – все бело. Там и просидел два дня. Курево почти кончилось, плюс я часть припасов потерял, пока ночью перебирался туда. Так и прошел этот маршрут. Поэтому история – это даже не репортаж или что-то еще, это была жизнь среди них. А потом я в 80-м поехал туда с семьей в отпуск. Километров 50 мы прошли. Это стало частью моей биографии. Я с ними жил. До сих пор на фейсбуке есть у меня хорошие знакомые оттуда. Один из них уехал в Турцию. Мне чеченцы шлют разные благодарности.
Выставка, которая сейчас проходит в Центре фотографии имени братьев Люмьер, называется «В сторону Света». Как проходил отбор работ для нее?
Я вот сейчас, когда занимаюсь архивом, сортирую свои снимки по разным принципам их. И там же я сформировал такой отдел – светоархитектура. Это просто выбирались те кадры архитектурные, где свет играл разные функции. Я трактую свет здесь не как освещение – можно или нельзя снимать, а как свет живет в предложенных ему архитектурой обстоятельствах. В некоторых случаях архитектура выступает как ловушка для света. Они тут тоже разные. Есть работы, где откровенно виден свет, где он скрывает детали. А в плане самого помещения, расположения работ я смотрел по ритмичности. Например, Шехтелевская лестница, которая центрует, и от нее отходят вправо, влево другие кадры.
Вы в последние годы отошли от самой съемки, как вам это удалось?
Мне это удалось сложно. Я больше не смог работать. У меня стало плохо с ногами. А перед этим был инфаркт, шунтирование, и потом ноги стали себя совсем неуверенно чувствовать. Но сын помог, помог с освоением компьютера, и я смог осмысленно заняться архивами. Я бы с радостью променял работы с архивами и занялся фотографией. Я бы и сегодня с радостью пошел на съемку, но не уверен, что сейчас в состоянии снимать. Сейчас уже совсем другие принципы и другие способы, методы съемки, все совершенно по-другому. Когда я снимал тот же модерн, я снимал в основном его месяцев пять. Кроме того, в общем сейчас организация совершенно другая. Разрешения на съемку. Раньше с этим проще было.