Былая «Москва»
№7(50), июль 2009
Николай Ямской
За огульным охаиванием всего советского мы порой забываем, что и тогда было, было в нашей стране достойное восхищения. Примером тому — гостиница «Москва».
Сегодня вместо снесенной в 2002 году гостиницы на Манежную площадь глядит ее реконструкция...
При взгляде на это сооружение, почему-то первым делом вспоминается сыр ныне полузабытого сорта «Советский». В одноименном ресторане, еще образца 1935 года «Москве», его подавали свежайшим, со слезой. И сегодня уже можно сказать — ностальгической.
«А еще бутылочку «Столичной» …
Будем реалистами! Никакой монополией на этот, опять же чистый, как слеза ребенка, продукт старая «Москва» не обладала. Просто благодаря «Столичной» нашу, расположенную тогда ближе всех к Кремлю, гостиницу знали «в лицо» в самых отдаленных уголках планеты. Ибо каждый, взявший в руки бутылку этой самой лучшей советской водки, невольно бросал взгляд на ее фирменную этикетку. А на ней красовалось изображение знакомого, глядящего на Манежную, гостиничного фасада. Понятно, что совсем уж отвлечь своим содержанием от содержимого такой рисунок не мог. Но своим добротным, социалистической выделки реализмом все же взгляд на себе задерживал.
Сила подлинно народного.
Еще бы! Ведь автором был не кто иной, как сам Борис Иогансон, Герой Социалистического Труда, действительный член и президент Академии художеств СССР. Вообще-то, как-то расположившись у окна в ресторане соседнего «Националя», он рисовал так, для души. Но твердая рука и острый к детали глаз явно выдавали одного из создателей монументального полотна «Выступление В. И. Ленина на 3-м съезде комсомола». И хотя творческий процесс протекал интимно, а приобщение к популярному в широких массах бренду произошло анонимно, заслуженный академик и впрямь объективно стал народным. Во всяком случае, прекрасно изучившие объект завсегдатаи ресторана «Москва» безошибочно тыкали пальцем в этикетку: «Смотрите — вот окна нашего ресторана!» В отличие от других, эти окна действительно были приметны своей удлиненностью, поскольку просторный ресторанный зал занимал сразу второй и третий этажи.
С высоты нулевого цикла.
К сожалению, на столь же удачное увековечивание интерьеров академика не хватило. А жаль! Потому что при «реконструкции» многое сгинуло совершенно необратимо. Например, спроектированный видным советским зодчим Щусевым самый большой в столице ресторанный холл на 500 мест. Особенностями своего пространственного решения это помещение явно напоминало одно из прежних его творений. Но, слава Богу, не застывший в похоронной тишине ленинский мавзолей, а гулкий зал ожидания Казанского вокзала. По поводу всего остального, что украшало помещение ресторана «Москва», сегодня также можно только вздыхать. И задавать чисто риторические вопросы.
Куда, куда все подевалось?
Действительно, куда, например, канули роскошнейшие ресторанные люстры? Или где свалили дивной красоты облицовку стройных колонн из уникального итальянского мрамора малахитового цвета? За их красоту, кстати сказать, была заплачена неимоверная цена: в 1931 году этот мрамор, перед тем как взорвать объект, по-мародерски содрали с намоленных стен старого храма Христа Спасителя. Я уж не говорю про потолки, которые украшала роспись работы выдающегося мастера монументально-декоративного жанра Евгения Лансере. Или снесенные «реконструкционным» вихрем стены в банкетном зале? Их, между прочим, украшали картины достопримечательных мест столицы работы художника Ильи Машкова, тоже непоследнего мастера в ряду заслуженных деятелей искусств России.
Натюрморт по наводке из темно-вишневой папки. Меню в старой «Москве» не просто приносили. Его величаво вручал строго все подмечающий метрдотель. Более солидного, страниц в двадцать, описания в респектабельной темно-вишневой папке в других столичных ресторанах я, признаться, не встречал. И первый раз начал вчитываться в этот на нескольких иностранных языках текст с истинно попуасским ужасом. Ведь даже на родном русском такие названия, как «лангет» или «фрикасе», мне тогда совершенно ни о чем не говорили. Со временем, конечно, жизнь образовала. И сегодня я могу «навскидку» назвать сразу несколько фирменных блюд, которые особенно запомнились в связи с надвигавшейся в 1980 году Московской Олимпиадой: «Сельдь «Олимпийская» (к ней подавался в соуснике майонез, смешанный со сметаной), мастерски приготовленные рыбные котлеты и, конечно же, лучшее изделие собственного кондитерского цеха — торт «Славянка» (пышная смесь из муки, сахарного песка, с добавками сгущенки и халвы)…
Следы уходящей натуры. Кроме собственно ресторана в гостинице «Москва» можно было еще очень славно провести время в двух кафе. Одно из них называлось «Огни Москвы». Находилось оно на самом последнем, 15 этаже высотного корпуса гостиницы. И в 1930 — 50-х годах было чрезвычайно популярным у молодежи местом встреч. Второе кафе работало только в летнее время. Оно вольготно располагалось на крыше основного шестиэтажного корпуса, откуда открывался красивейший вид на Дом союзов с его знаменитым Колонным залом, Театральную площадь с Большим театром и цветущим перед ним сквером. Очевидно, как раз по причине открывающегося оттуда вида режиссер Г. Александров выбрал это кафе для съемок одного из эпизодов фильма «Цирк» (1936).
Искушение для несклонных к полноте.
Напомню, что именно сюда, задумав сорвать советский аналог доселе не превзойденного циркового номера «Из пушки на Луну», иностранный продюсер Кнейшиц (артист П. Массальский) приглашает простодушную директорскую дочку Раечку, она же одна из главных участниц представления. Ее перевес грозит роковыми последствиями для, и без того весьма рискованного, номера. «Но лишние несколько килограммов для артиллерии не имеют никакого значения!» — коварно заверяет девушку господин Кнейшиц. И вкрадчиво пододвигает Раечке аппетитнейший песочный торт. «Весьма, весьма удовлетворительная закуска!» А вот этими словами Кнейшиц совершенно не погрешил против истины. Незаметно нагулять парочку килограммов, что в ресторане, что в кафе, было проще простого. Правда, возможность тут же все и «растрясти» в танцах до упаду тоже существовала. В ресторане, например, с расположенной справа от входа эстрады весь вечер энергично всхлипывал страшно дефицитный тогда джаз. Однако противостоять искушению удавалось немногим: очень уж вкусные подавались в «Москве» выпечка, торты и мороженое. Не говоря уж обо всех остальных изделиях ресторанной кухни, на которой много лет царил один из самых замечательных столичных шеф-поваров Григорий Павлович Ермилин.
В погоне за простотой.
Кстати, в шестидесятых годах прошлого столетия именно им возглавляемый коллектив выступил с почином о введении в дневные часы обеденного меню по сниженным ценам. Предложение было поддержано другими грандами столичного ресторанного дела. После чего, во время дневного рабочего перерыва залы стали заполняться сотрудниками близлежащих учреждений. А также всеми желающими отобедать недорого и по высшему разряду. Профессиональное мастерство и умелая рационализация объективно несли людям благо. Но, как и все в стране, к середине восьмидесятых власти и этот процесс ухитрились довести до идиотизма. Гостиницу, которая еще совсем недавно ошеломляла постояльцев обилием ценных пород дерева, лепнины, мрамора, бронзы, живописи и скульптуры, стали обставлять стандартной мебелью. Вот именно тогда-то и был нанесен первый удар по оригинальным интерьерам, разработанным по проекту лично архитектора А. Щусева и группы художников.
Эпохальная смена этикеток.
В постперестроечные времена гостиница еще более подрастратила свой шик. «Демократично перестроиться» пришлось даже ресторану. И хотя лет за пять до сноса «Москвы» его переименовали в «Столичный», возвращение этого славного заслуженного бренда выглядело лишь сменой «этикеток». Вроде как в бутылку «Столичной» залили самопальной «Московской особой». Причем подмена осуществлялась прямо на глазах. Вместо доброго, старого джаза с подмостков понеслась «попса». А в сильно «похудевшем» меню возобладали блюда, так сказать, русской кухни. Каждое готовили минут за 25 — 30. Но так, что все, даже самое простенькое из старенького, вроде семги с лимоном или советским сыром «со слезой», вспоминалось со вздохом безысходного сожаления.
Нет! Совсем не все новое обязательно лучше. Друзья и коньяк, например, предпочтительнее старые. Да и копия, хоть пыжтесь, хоть тужтесь, хоть вбухивайте в нее миллиард долларов из кармана налогоплательщиков, все равно оригиналом не обернется, останется «самопалом», «самостроком», «новоязом».